Восточные Саяны. Из воспоминаний.
Тофалария! Благозвучное название этой страны, затерянной где-то в глубинах Восточного Саяна для меня прозвучало впервые из уст моего друга Паши Барабанова. С ним вместе мы работали сезонными рабочими в геологической экспедиции на Камчатке в 1984 году. До этого он успел один сезон отработать в Тофаларии. Очень завлекательно воспринимались тогда его рассказы. А в самом названии я находил романтическое, таинственное и магическое звучание. На самом деле, за год до этого, мне тоже посчастливилось побывать в Восточных Саянах и совсем даже недалеко от тех мест.
Тогда ещё был я совсем зелёным юнцом. А точнее студентом уже законченного третьего курса Московского Геологоразведочного института. После третьего курса у нас полагалось хлебнуть настоящей полевой жизни геолога. Некоторая возможность выбора была, и выбор пал именно на этот район. Он показался наименее доступным и наименее изученным из всех предлагавшихся. Образовался очень даже молодёжный коллектив, состоящий, в основном, из студентов. А также трёх, также ещё молодых научных сотрудников научно-исследовательского сектора нашего же института.
Вспоминается один момент. Снаряжение, продукты и всё остальное, необходимое для работы было доставлено по грунтовой автомобильной дороге до крайнего по этой дороге населённого пункта. Если не ошибаюсь, под названием Степановка. Дальше только на вертолёте. И вот, загружаю я многочисленными ящиками, мешками и баулами раритетный даже уже тогда МИ-4. А неподалёку от вертолётной площадки ограда детского сада и между цветными штакетинами проглядывают смешные и любопытные детские мордашки. Кто-то смотрит и с нескрываемой завистью. Вот тогда-то пришло осознание того, что стою на пороге воплощения своей мечты. Ступенька, ведущая в салон вертолёта, на самом деле ведёт туда, где ждёт жизнь странствий и путешествий.
Именно в Саянах увидел настоящую тайгу. И влюбился в этот необычный мир. Так что Саяны – моя первая любовь. Площадь наших работ ограничивалась всего лишь предгорьями, в основном, в бассейне реки Агул. Лишь только с определённого места можно было увидеть гольцы, именуемые Идарским Белогорьем. Здесь горы уже поднимались так высоко, что на их покатых вершинах не рос лес. А ещё дальше, сливаясь с горизонтом, в манящей нереальности виднелись зазубрины снежных хребтов, настоящих Саянских гор, зовущие к себе.
Сезон прошёл быстро, в состоянии некой эйфории. Было трудно, нужно было много ходить и много носить на себе и вообще много работать. Мы изучали радиоактивные аномалии. Одним из инструментов изучения был обычный железный лом, весом не менее 5 килограмм, сделанный из толстого шестигранного прута. Нужно было ходить по профилям и через каждые 100 метров делать этим ломом дырки в земле. В эти дырки шедшая следом студентка совала датчик радиометра и снимала показания с прибора. Ну и накачался же я к концу сезона. Чуть ли не двумя пальцами крутил этот лом.
Но все эти трудности поглощались необычным чувством, которое возникало от взаимопроникновения окружающего мира и меня. Вечерами, после тяжёлого маршрута, когда все уже уходили спать, мне не спалось. Притаскивал большую, сухую корягу, бросал в костёр и сидел ещё подолгу у огня, наблюдая, как искры возносятся к небу, прямо к звёздам, унося с собой и мои мысли и мечты. Так прошёл летний сезон 1983-го года, заложив некую основу для будущих странствий.
Потом ещё была преддипломная практика там же после окончания четвёртого курса в 1985 году. (Летом 1984 года работал в качестве сезонного рабочего на севере Камчатки. Вздумалось тогда взять в институте академический отпуск). Тогда уже сам себе казался крут. Научные и просто наши руководители – Михалыч и Стефаныч заметили мою способность органично вплетаться в экспедиционный образ жизни. Поручили самостоятельные маршруты. Выдали в подчинение двух девочек-студенток. С ними-то однажды и заблудился благополучно. Но нашлись быстро, только одну ночь ночевали в полной неопределённости, но без паники.
Итак, Восточные Саяны. Разве можно было туда ещё не вернуться.
